Сандормох

ИСТОРИЯ СОЛОВЕЦКОГО ЭТАПА

Пропавший этап

Обнаружение захоронения в урочище Сандормох неразрывно связано с историей поиска следов «первого соловецкого этапа» – заключенных Соловецкой тюрьмы особого назначения, вывезенных с островов в конце октября 1937 года и бесследно исчезнувших. Состав этапа был неординарным: в него попали люди, представлявшие культурную, научную и партийно-государственную элиту многих краев, областей, автономных и союзных республик СССР.

Среди вывезенных - основоположник удмуртской литературы Кузебай Герд, один из лидеров «боротьбистов» (украинская левосоциалистическая партия периода революции и Гражданской войны) и впоследствии, до ареста в 1934, нарком финансов УССР Михаил Полоз, организатор Гидрометеорологической службы СССР Алексей Вангенгейм, архиепископ Самарский Петр (Руднев), и многие другие, чьи имена были достаточно известны. Отчасти поэтому исчезновение этих людей породило массу слухов и легенд, а поиски их следов продолжались десятилетиями.

Георгий Яковенко

Петр Пеннер

Николай Трофименко

Антон Ярмолович

Алексей Вангенгейм

Кузебай Герд

Нина Делибаш

Михаил Полоз

Предыстория

С начала 1937 года на Соловках началось ужесточение режима. В соответствии с приказом НКВД от 28 ноября 1936, Соловецкое отделение ББК ГУЛАГа 20 февраля 1937 реорганизовано в Соловецкую тюрьму особого назначения (СТОН), подчинявшуюся непосредственно 10-му (тюремному) отделу Главного управления государственной безопасности НКВД СССР. Часть заключенных, находившихся на Соловках, была переведена на тюремный режим и временно, до завершения строительства тюремных корпусов, сосредоточена в Соловецком кремле, часть вывезена на материк (в Белбалткомбинат, Ухтпечлаг, Воркутлаг и др.), на лагерном режиме оставили только заключенных, работавших в сельхозе, на дорожно-ремонтных работах и в строительстве.
Судя по воспоминаниям свидетелей событий, с лета 1937 многих заключенных, содержавшихся в кремле, вывезли оттуда и переводили с одной командировки на другую, после чего некоторых возвращали в кремль, но уже на тюремный режим. Прекратилась переписка с родными.

«Было 9 мая 1937 годa»

«К вечеру "Ударник" пробился через льды. Все ждали нового этапа, новых вестей, писем и посылок. На другой день выдавали посылки.»

«Я тоже получил очень хорошую посылочку, не зная, что это последняя»

Ю. И. Чирков "А было все так..."

В августе начальник 10-го отдела ГУГБ Я.М. Вейншток телеграфировал начальнику Соловецкой тюрьмы И.А. Апетеру:

…Усильте агентурное наблюдение содержащихся кремле. Примите меры [к] быстрому выявлению организаторов, которых [по] мере выявления переводите на тюремное положение. Максимально изолируйте заключенных кремля от содержащихся вне кремля. Письма в адрес заключенных, коим разрешена переписка, перлюстрируйте и передавайте. Письма от заключенных принимайте, но не отправляйте до особого указания. Усильте охрану кремля, особенно выходов. Усильте бдительность военизированной охраны. Создайте дежурный боевой резерв. Девятнадцатого [августа] выедет [из] Ленинграда дивизион, сто пятьдесят бойцов и комсостав. На днях начнем разгружать Соловки от наиболее опасного состава [в] пределах тысячи двухсот человек. Подробно ориентирует вас директива наркома, высылаемая сегодня…

Начало операции

19 августа 1937 всем начальникам тюрем ГУГБ была разослана телеграмма Ежова, в которой содержались следующие указания:

1. С 25 августа начать и в 2-х месячный срок закончить операцию по репрессированию наиболее активных контр-революционных элементов из числа содержащихся в тюрьмах ГУГБ, осужденных за шпионскую, диверсионную, террористическую, повстанческую и бандитскую деятельность, а также осужденных членов антисоветских партий (троцкистов, эсеров, грузмеков, дашнаков, итихатистов, муссаватистов и т.д.) и прочих контрреволюционеров, ведущих в тюрьмах ГУГБ активную антисоветскую работу. В Соловецкой тюрьме ГУГБ репрессированию подвергнуть также бандитов и уголовные элементы, ведущих в тюрьме преступную работу.
2. Все перечисленные контингенты после рассмотрения их дел на Тройках при УНКВД подлежат расстрелу.
3. Утверждается следующее количество подлежащих репрессированию по тюрьмам ГУГБ для содержания осужденных: Соловки 1200; Суздаль 55; Уральск 75; Челябинск 25; Ярославль 30; Владимир 15; Мариинск 15; Вологда 15; Дмитровск 10. Всего 1440 чел.
4. Установить следующий порядок оформления дел репрессируемых: Начальники тюрем ГУГБ, на основании материалов оперативного учета и личных дел составляют на каждого подлежащего репрессированию подробную справку с указанием в ней: фамилии, имени, отчества, за какие преступления, на какой срок и кем осужден, преступная деятельность (подлежащего репрессированию) в тюрьме, в том числе побеги, к-р выпады и злостные нарушения режима. Справки подписываются пом.нач.тюрьмы по опер.работе (при отсутствии оперуполномоченным) и начальником тюрьмы ГУГБ. Справки на каждого подлежащего репрессированию заключенного вместе с имеющимся на него в оперчасти тюрьмы делом, направляется тюрьмой ГУГБ на рассмотрение соответствующей республиканской, краевой или областной Тройки. Копии справок направляются в 10-й отдел ГУГБ. Тройка по рассмотрении представленных ей этих материалов выносит приговор, который и заносит в протокол. Выписка из протокола в отношении каждого осужденного приобщается к делу. Дела и протоколы возвращаются начальнику тюрьмы для приведения приговора в исполнение…

Таким образом, в отношении заключенных тюрем (как, впрочем, и в отношении заключенных лагерей) следствие вообще не проводилось. Основанием для включения в расстрельные списки служила «справка» начальника тюрьмы, составлявшаяся на основании агентурных данных и формулировок приговора по первичному делу.

Соловецкие открытки О. Браза

Такие «справки» составляли начальники тюрем, для включения заключенных в расстрельные списки. Это было единственное и достаточное основание для расстрела.

«Лимиты», указанные в телеграмме, не имели отношения ни к «территориальным» лимитам приказа №00447, ни к «лагерным» лимитам 409-й директивы; они касались именно тюрем. Львиная доля тюремного лимита – 1200 человек - пришлась на СТОН.

Оформление приговоров

Оформление приговоров было поручено Особой тройке УНКВД Ленинградской области, – ведь Соловецкая тюрьма была экстерриториальна, она не подчинялась ни Карельскому, ни Архангельскому управлениям НКВД. Начальнику УНКВД по Ленобласти Л.М.Заковскому была послана копия телеграммы Ежова от 19 августа. Но Апетер, очевидно, запаздывал со справками: 3 октября Вейншток новой телеграммой обвиняет его в «срыве операции» и требует немедленно сообщить о количестве подготовленных справок. Телеграмма московского начальства, похоже, подстегнула Апетера, и уже через шесть дней ленинградская «тройка» смогла приступить к рассмотрению основной массы соловецких справок. Этими справками она занималась на трех заседаниях – 9, 10 и 14 октября; в эти три дня были приговорены к расстрелу 1116 соловецких заключенных. Из них и был составлен «первый соловецкий этап». Справки еще на 84 человека, необходимых для закрытия лимита, Апетер, вероятно, все-таки не успел подготовить: «тройка» рассматривала их и выносила приговоры 10 ноября, когда первый этап был уже расстрелян.

Телеграмма - исх. № 44419/27536 от 03.10.37. ГУГБ 10 ОТДЕЛ – КЕМЬ СОЛОВКИ ТЮРЬМА АПЕТЕР. Невыполнение № 44396 срывает дальнейшее проведение операции Требую немедленного сообщения О количестве подготовленных справок одновременной высылкой их почтой мне. ВЕЙНШТОК

Подготовка

16 октября 1937 заместитель начальника АХУ УНКВД ЛО капитан ГБ М.Матвеев получает предписание Заковского расстрелять 1116 осужденных, содержащихся в Соловецкой тюрьме. Матвеев незамедлительно выезжает в Кемь, чтобы спланировать операцию.

Выбор места

Место казни было определено заранее – один из расстрельных полигонов Белбалтлага. Почему там, а не прямо на Соловках? Ведь массовые расстрелы заключенных обычно производились на месте, недалеко от лагерей и тюрем, где они содержались. Были такие расстрельные полигоны и на Соловецких островах, главным местом казней здесь служили окрестности штрафного изолятора на Секирной горе, в 12 км от Соловецкого кремля, где содержалось большинство переведенных на тюремный режим.

Но все-таки расстрелов в таких огромных масштабах на островах никогда раньше не производилось, и провести акцию в режиме полной секретности, как строжайше предписывали инструкции, не представлялось возможным. Апетер и его заместитель по оперативной части П.С. Раевский опасались «расконспирации»: ведь приговоренные до самого последнего момента не должны были догадываться, куда и зачем их везут, – в противном случае могли возникнуть эксцессы в ходе исполнения приговора. Не должны были догадаться об этом и их товарищи, остававшиеся в тюрьме.

Поэтому по дороге в Кемь Матвеев заезжает в Медвежью Гору, в Управление ББК, где, посоветовавшись с местными чекистами – зам. начальника 3-го отдела А.Ф.Шондышем (именно он отвечал за «кулацкую операцию» в целом) и начальником 5-го отделения И.А.Бондаренко, занимавшегося «борьбой с побегами» (т.е., в данный период, в основном фабрикацией дел о «подготовке к побегу»), остановил свой выбор, вероятно, по их совету, на расстрельном полигоне Белбалтлага, расположенном в 16 км от Медвежьей Горы.

С прибытием в медвежегорск, мне БОНДАРЕНКО и ШОНЫШ показали место, где они приводили приговора в исполнение. Я осмотрел эту местность и дорогу к ней и выехал в гор.Ленинград и подробно доложил СОСТЭ, что в условиях мед.Горы операцию проводить ни в коем случае нельзя, так как невозможно создать условия для полнейшей конспирации ее, но мои доводы не были приняты во внимание и мне было приказано проводить операцию в районе мед.Горы.

— из протокола судебного заседания по делу Матвеева и др.

Конвойная и расстрельная команды

Для сопровождения этапа от Соловков до Медвежьей Горы был выделен специальный конвой в составе 37 человек из числа военнослужащих 3-й роты 225-го ленинградского конвойного полка и три бригады из числа 51-го железнодорожного полка, прикомандированные к ним на время проведения операции; командовал конвоем техник-интендант 1-го ранга Ошмарин. (Позднее к нему присоединились командир конвойного полка Г.П.Фриновский и политрук дивизиона железнодорожного полка Лычарин). А в Медвежью Гору для осуществления казней выехала по запросу Матвеева из Ленинграда опербригада НКВД из 12 человек во главе с помощником коменданта УНКВД по Ленобласти Г.Л.Алафером. Здесь она была усилена несколькими чекистами из Управления ББК.

Этап Соловки-Попов остров-Медгора

Не позднее 21 октября 1937 этап из 1111 заключенных, приговоренных к казни, был на баржах переправлен с Соловков в Кемь, на Попов остров, где располагался Кемский пересыльный пункт. Почему 1111, а не 1116? Дело в том, что четверых осужденных на Соловках не обнаружилось: за время, прошедшее после отправки Апетером справок, на них пришли запросы из региональных управлений НКВД (вероятно, для взятия с них показаний по каким-то текущим делам), и их увезли из тюрьмы – двоих в Киев, одного в Одессу, одного в Ленинград. Приговор «тройки» их, конечно, все равно догнал, и всех их расстреляли, – но уже не на Соловках и не в Карелии. А пятый просто не дождался отправки на казнь – он умер «своей смертью» еще 8 октября.

Погрузка на суда прошла, как утверждают мемуаристы, спокойно: ведь заключенные не знали, что они приговорены и их везут расстреливать.

Из Кемперпункта на Попов острове осужденных отправляли по железной дороге в Медвежью Гору, – не всех одновременно, а в разные дни пятью разными эшелонами. Эшелоны формировались в соответствии с протоколами троек: именно эти протоколы служили списками, по которым выкликали на этап. Первые два эшелона, вышедшие из Кеми 21 и 22 октября, увезли тех, чьи имена значились в протоколах от 9 октября 1937 (протокол № 81 на 208 человек и №82 на 180 человек). Остальные были оставлены на Поповом острове. Это произошло, скорее всего, не из-за нехватки эшелонов (от Кеми до Медгоры по железной дороге чуть больше 260 км, так что собственно перевозка не могла занять больше суток), а потому, что в следственном изоляторе НКВД Белбалтлага в Медвежьей Горе не хватало места: он был рассчитан всего на 300 человек, а к 23, самое позднее, к 24 октября в нем скопилось 388 приговоренных. Первый расстрел, по протоколу №81, был произведен только 27 октября.

«В конце ноября или в начале декабря м-ца 1937г. в комнате связывания рук, когда один осужденный устроил большой эксцесс, я боясь что его крик донесется до изолятора, в котором находилось свыше трехсот человек, приговоренных к вмн и они могут устроить бунт, нанес ему один удар колотушкой.»

— из протокола показаний Долинского на суде по делу Матвеева и др.

«Сам изолятор, где подготовляли людей к отправке на расстрел не соответствовал действительности. Стены в изоляторе были деревянные и малейший крик мог отразиться на лиц, сидящих в изоляторе, осужденных к вмн и такие условия работы нас заставляли бояться малейшего крика.»

— из протокола показаний Матвеева на суде по делу Матвеева и др.

Перед расстрелом

Делалось это так: заключенных по одному вызывали из камеры, якобы на медосмотр перед этапом, и приводили в специальную комнату, где сначала сверяли со списками их «установочные данные» – фамилия, имя, отчество, статья, срок и т.д. После сверки трое чекистов набрасывались на заключенного, связывали руки назад и оттаскивали в другое помещение – «накопитель», где связывали ноги и усаживали на пол. В случае сопротивления или крика заключенного «обездвиживали» ударом дубинки по голове – так, что он терял сознание. Когда в «накопителе» собиралось до 50–60 человек, их грузили в машины (в распоряжении расстрельной команды было два крытых грузовика и одна легковая автомашина) и везли к месту расстрела за 16 км от Медвежьей Горы, в лесное урочище, позднее получившее название Сандормох. Тем временем в изоляторе готовили следующую партию приговоренных.

Казнь

По прибытии автомашин на место расстрела, заключенных по одному вытаскивали из машины и сталкивали в заранее вырытые ямы, где их ждали с револьверами «ленинградцы» капитан Матвеев и младший лейтенант Алафер и два медвежьегорских чекиста из ББК – Шондыш и Бондаренко. Покончив с очередной партией, одна часть расстрельной команды возвращалась в Медвежью Гору за следующей, а другая рыла новые ямы. Всего за день (точнее, за ночь – операция проводилась в темное время суток и оканчивалась к 4–5 часам утра) расстрельщикам удавалось провести до четырех таких рейсов.

ЧП 27 октября

В первый день казни, 27 октября, в одном из рейсов по дороге случилось нечто вроде бунта: один из заключенных (оказавшись связанными по рукам и ногам в кузове грузовика, люди уже догадывались, куда и зачем их везут) ухитрился вытащить спрятанный в одежде нож, перерезал свои веревки, набросился на конвой и ранил одного из «ленинградцев». Тем не менее, запланированный на этот день расстрел 208 человек, приговоренных по протоколу №81, был осуществлен. Правда, Матвеев прервал расстрелы на целых четыре дня: опасность «расконспирирования» операции показалась ему слишком большой, ведь Повенецкий тракт до поворота к расстрельному полигону – дорога довольно оживленная и проходит через несколько населенных пунктов.

«Однажды в пути следования грузовая машина с людьми испортилась и встала в деревне Пиндуши. В это время один из осужденных стал кричать, что могла услышать проходившая публика. Для того чтобы нерасконспирировать нашу работу нужно было принять соответствующие меры, но стрелять в машине не было никакой возможности, завязать полотенцем рот также нельзя было, так как арестованные лежали сплошным покровом на дне кузова и я, чтобы усмирить кричавшего осужденного, железной тростью как холодным оружием проколол осужденного насквозь тем самым прекратил крик»

— из протокола показаний Миронова на суде по делу Матвеева и др.

— из протокола показаний Долинского на суде по делу Матвеева и др.

За эти три дня, 28, 29 и 31 октября, тремя эшелонами в Медвежью Гору с Попова острова были доставлены и остальные приговоренные: 265 человек по протоколу №83 (все еще от 9 октября), 248 человек по протоколу №84 от 10 октября и 210 человек по протоколу №85 от 14 октября. Таким образом, к 1 ноября в Медвежьей Горе накопилось 903 приговоренных. Размещение такого числа смертников в небольшом деревянном изоляторе ББК представлялось опасным. Есть предположение, что тех, кого подвезли последними эшелонами, день-другой держали прямо в вагонах, на запасных путях.

Дальнейшее промедление грозило срывом операции, и 1 ноября Матвеев возобновил расстрелы. Были приняты дополнительные меры безопасности: перед «вязкой» приговоренных стали раздевать до нижнего белья, гораздо шире и жестче, чем раньше, применялось «обездвижение». В результате многим проламывали черепа, и они гибли еще до погрузки; их тела отвозили в урочище отдельным, последним рейсом и там закапывали; в ходе раскопок 1990-х были обнаружены останки без следов пулевых ранений, но с травмами черепа и другими повреждениями.

Отчет

1, 2, 3 и 4 ноября 1937 были расстреляны, соответственно, 210, 180, 265 и 248 человек. На том история «первого соловецкого этапа» закончилась. После окончания операции Матвеев написал Заковскому докладную записку, в которой фактически заявил о непригодности данного расстрельного полигона для осуществления массовых казней.

Дата приговора	Номер протокола	Дата расстрела	Расстреляны
9 октября	81	27 октября	208 человек
9 октября	82	2 ноября	180 человек
9 октября	83	3 ноября	265 человек
10 октября	84	4 ноября	248 человек
14 октября	85	1 ноября	210 человек

Но еще до 10 ноября, когда в Ленинграде приговорили еще 84 человека, оставшихся от первого лимита в 1200 заключенных, Соловецкой тюрьме особого назначения был выделен новый лимит – еще на 425 человек.

Второй соловецкий этап

С подготовкой справок по этому лимиту Апетер управился быстрее, уже 25 ноября 1937 ленинградская «тройка» рассмотрела их. 2–3 декабря 425 заключенных, вместе с 84 приговоренными по первому лимиту, вывезли с Соловков на материк (так называемый «второй соловецкий этап») и 8–10 декабря они были расстреляны. Где это в точности произошло, нам неизвестно. Во всяком случае, не в Сандормохе и, скорее всего, вообще не в Карелии, – на актах о приведении приговора в исполнение стоит подпись главного ленинградского «исполнителя», коменданта УНКВД по ЛО А.Р.Поликарпова. Они были расстреляны в окрестностях Ленинграда, но где конкретно, выяснить не удалось. Возможно, где-то на территории Ржевского артиллерийского полигона; возможно (по версии А.Я.Разумова), что расстрел был произведен в районе Лодейного Поля, где незадолго до того располагалось управление недавно расформированного Свирьлага.

Третий соловецкий этап

3 января 1938 Вейншток сообщает и.о. начальника Соловецкой тюрьмы П.С.Раевскому (Апетера арестовали еще 11 декабря 1937), что ему выделен еще один, третий, лимит на 200 человек. Их дела «тройка» рассматривала 14 февраля, а расстреляли их, по-видимому, 17 января (в большинстве актов о расстреле, хранящихся в делах этих двухсот заключенных, почему-то вообще не проставлена дата). Расстреляли их на Соловках, никуда не вывозя (это было невозможно, так как в декабре навигация закончилась), в районе пос. Исаково; фактически были расстреляны не 200, а 198 человек, – двое то ли умерли раньше, то ли убыли с Соловков по оперчекистским запросам.

«Один из ивановцев, учитель Победин, рассказывал о подготовке лопат для копания траншей под Секирной горой, когда был в Исаково. Мампория видел много заключенных со связанными руками, которых вели через Исаково к ямам. Он утверждал, что узнал несколько известных людей, в том числе П.С.Арапова.»

Ю. И. Чирков "А было все так..."

Участь палачей

О расстрелах соловецких заключенных после февраля 1938 не сохранилось ни документов, ни воспоминаний, – но мы не исключаем, что такие расстрелы были. Достоверно же нам известно лишь о судьбе тех, кто тогда, осенью 1937 и зимой 1938, определял участь заключенных на Соловках.

Апетер Иван Андреевич

был арестован 11 декабря 1937; в августе 1938 его расстреляли как «латышского шпиона».

Раевский Петр Семенович

Заместитель Апетера по оперчасти - это он фактически готовил все справки на заключенных для «троек», - после ареста Апетера некоторое время исполнял обязанности начальника тюрьмы. В 1939 его арестовали за «вредительство» и участие в «антисоветской повстанческо-террористической организации» и приговорили к восьми годам лагерей. В 1955 был полностью реабилитирован, восстановлен в партии и в звании подполковника. Умер своей смертью в 1967.

Вейншток Яков Маркович

Начальник 10 отдела ГУГБ НКВД. 28 марта 1938 был переведен на работу в Наркомат водного транспорта, на должность замнаркома (почему-то многих чекистов, включая Ежова, прежде чем их арестовать, направляли на работу именно в этот наркомат). Вейнштока арестовали в сентябре 1938, а 22 февраля 1939 расстреляли по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.

Антонов-Грицюк Николай Иосифович

Заместитель Вейнштока, ставший 28 марта 1938 начальником отдела вместо него, Николай Иосифович Антонов-Грицюк, оставался на этой должности до октября 1938; 23 октября его арестовали и расстреляли в один день (и, вероятно, по одному делу) с Вейнштоком.

Матвеев Михаил Родионович

приказом по УНКВД ЛО 20 декабря 1937 года за «самоотверженную работу по борьбе с контрреволюцией» был награжден ценным подарком. В 1939 он был приговорен к 10 годам лагерей за «превышение служебных полномочий», но уже в 1941 досрочно освобожден и продолжил работу в органах госбезопасности. Кавалер ордена Красной Звезды и ордена Ленина. Умер в 1971.

«Семь лет мне было, когда меня разлучили насильственно с моими родителями. И вот теперь я нашла место, где похоронена моя мама с тысячами других жертв она лежит. Соловецким этапом ее сюда привезли. И я не случайно сказала слово «лежит» — они не похоронены здесь, они зверски убиты и брошены в ямы. Хотели забыть эту память, хотели потерять это место, но правда всегда торжествует. И злое дело обычно наказуемо. У нас, правда, нельзя сказать, что наказуемо, но место найдено. И я хочу просто сказать, что не должны забывать, никто.»

Елизавета Александровна Делибаш. Из выступления на Днях Памяти в 1999 году.

«Я всегда должен знать. Я должен был это знать. Видите, вот здесь их фотографии, я увеличил. У нас есть внук, мы ему рассказывали про прабабушку и прадедушку. Он тоже помнить их будет. Значит они не совсем умерли, не растворились… Как будто немного живы, понимаете?»

Николай Иванович Ковач, интервью 2005 года

Так же достоверно мы знаем имена всех 1111 человек,
убитых в Сандормохе в период с 27 октября по 4 ноября 1937 года.

Еще статьи

УБЫЛИ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Поиск и находка

КАК ЭТО БЫЛО

Большой террор в Карелии

«БОЛЬШОЙ ТЕРРОР» В ЦИФРАХ

Сколько человек лежит «в районе Медгоры»?